Отправлено: 12.05.13 06:30. Заголовок: Французская система королевского правосудия

Французская система королевского правосудия

Историки права часто считают, что развитие французской системы королевской юстиции отставало от английской почти на столетие. Они указывают, что в Англии центральный королевский суд появился в 1170-х гг., тогда как во Франции центральный королевский суд — парламент Парижа, был создан только в 1250-х гг. Это, однако, все равно, что сравнивать яблоки и апельсины.

«Парламент» Парижа был преимущественно апелляционным судом, он рассматривал апелляции на дела, разрешенные в качестве первой инстанции либо подчиненными королевскими судами провостов и бальи, либо подчиненными судами герцогов, графов и других феодалов. В отличие от этого английские королевские судьи, как разъездные, так и вестминстерские, обычно рассматривали дела в качестве первой инстанции на основании исходного инициального предписания.

Поэтому нужно сравнивать английскую королевскую юрисдикцию XII в. с юрисдикцией в тот же период герцогов и графов в отдельных французских герцогствах и графствах: Бургундии, Мене, Тулузе, — а также с юрисдикцией короля в королевском домене (во Франции термин "графство" относился к политическому образованию, управлявшемуся графом, а не к английскому типу графства). Следует также сравнивать английскую королевскую юрисдикцию с французской системой королевских судей — бальи, созданной Филиппом II в 1190 г.

Главное различие состояло в том, что бальи не были ни разъездными, ни центральными судьями, а действовали в отдельных округах. Парламент Парижа при Людовике IX, с другой стороны, занимался тем, чем английский центральный королевский суд не занимался: он регулярно разбирал апелляции. Это различие не учитывается теми, кто считает, что развитие в Англии было "ранним", а во Франции — "отставшим".

Если сравнить централизованную юстицию в Англии с централизованной юстицией не во Франции в целом, а в каком-либо большом французском герцогстве, то в XII столетии обнаруживается примечательное сходство между ними. Наглядным примером является Нормандия, поскольку здесь в XII столетии разбирательство герцогскими судьями крупных гражданских дел было по существу похоже на разбирательство аналогичных дел королевскими судьями в Англии, причем нормандский герцог соответствовал английскому королю.

В это время ни в Нормандии, ни в Англии не существовало системы апелляций на решения по таким делам. Лишь столетие спустя, когда французский король Людовик был правителем Нормандии, решение дел, разбиравшихся центральным герцогским судом Нормандии, могло быть обжаловано в новый центральный королевский суд в Париже.

В создании иерархической системы судов с упорядоченной процедурой апелляции на решения судов провостов в суды бальи и на решения последних, а также судов герцогов, графов и других феодалов в центральный королевский суд в Париже французское государство было значительно "впереди", а не "позади" английского.

Конечно, для английских королей было бы совершенно невозможно попытаться учредить систему апелляций, поскольку в соответствии с процедурой английских королевских судов такие апелляции должны были подаваться на вердикты присяжных, представлявшие собой ответы "да" или "нет" на поставленные королевскими судами вопросы о фактах или о сочетании фактов и права с учетом ранее собранных ими сведений. Наиболее близким к апелляциям институтом, созданным в английском праве, была процедура, применявшаяся только по гражданским делам, в соответствии с которой для пересмотра вердикта прежнего жюри присяжных созывался "большой совет" из 24 человек. Если предшествующий вердикт признавался ложным, пострадавшей стороне возвращалось все, что она потеряла из-за него, а первоначальные присяжные подвергались конфискации имущества, сами они заключались в тюрьму, их жены и дети изгонялись на улицу, дома разрушались, садовые деревья уничтожались, луга перепахивались.

Французская система гражданского и уголовного судопроизводства сначала, т.е. в XII и в начале XIII в., не была столь отличной от английской.

Не в центральных королевских судах, конечно, но в центральных герцогских и графских судах и в местных королевских судах провостов и бальи судьи председательствовали над непрофессиональными членами суда. Решение суда принималось не председательствовавшим должностным лицом, а не профессиональными членами суда. Это деление суда на председательствующее должностное лицо и непрофессиональных судей восходило по времени, как и английское жюри присяжных, к французскому институту расследования присяжными.

Опора на сельских жителей, участвующих в разбирательстве судебных дел, была подкреплена законодательством Филиппа-Августа, создавшим суды бальи. Для определения местных обычаев был также изобретен институт "народного расследования"; для этой цели созывались 12 человек, и их представитель излагал их общее мнение.

Французская система испытала драматические изменения во второй половине XII в. и позже. Как показал Джон Доусон, французский судебный процесс стал более профессионально подготовленным и более сложным. Профессионально подготовленные юристы появились не только на уровне апелляционной инстанции, но и в судах провостов и бальи, а также герцогов и графов и даже феодалов более низкого ранга. В XIV—XV вв. иногда не только парламент Парижа, но и судьи в нижестоящих судах во время судебного разбирательства применяли письменную процедуру, похожую на установленную каноническим правом: стороны обменивались письменными изложениями претензий и возражений, использовались письменные протоколы допросов и тайные показания свидетелей под присягой, решение суда излагалось в письменной форме с указанием установленных фактов и аргументированием выводов суда.

Стороны задавали друг другу вопросы. Решения лиц, проводивших следствие, протоколировались. Имелось огромное количество формальностей. Апелляции со ссылкой на ошибки в обширных протоколах направлялись из нижестоящих судов в вышестоящие вплоть до парламента Парижа. Как отмечает Доусон, непрофессиональные члены нижестоящих судов постепенно отходили в сторону, будучи "смущены и запутаны становившейся все более сложной процедурой". Официальный должностной компонент стал доминировать над компонентом народного представительства.

С точки зрения более позднего развития права можно подумать, что ранее заимствование французскими королями процедур из канонического права и создание ими иерархической апелляционной системы, увенчанной центральным королевским судом в Париже, оказали негативное воздействие на последующую историю французского права и что раннее заимствование английскими королями системы присяжных из франкской традиции оказало благотворное воздействие на последующую историю английского права.

Однако с учетом условий XII и XIII столетий французская система судов и судебного процесса имела значительные преимущества перед тогдашней английской системой с точки зрения и ее справедливости для тяжущихся сторон, и роли королевской власти как упорядочивающего фактора в обществе.

С точки зрения справедливости для тяжущихся сторон французская судебная процедура, как и процедура церковных судов, была предназначена для выявления всех фактов и спорных пунктов дела, тогда как английская процедура имела целью сведение фактов и проблем к максимально узкой постановке вопроса или вопросов. Английская система судоговорения и вердикта присяжных, выносившегося без судебного разбирательства, хорошо подходила только к определенным типам дел.

Именно этот недостаток более, чем что- либо, вынудил английского канцлера учредить в конце XIV—XV столетиях юрисдикцию на основе права справедливости для защиты бедных и слабых, ввести юридическое оформление доверительных отношений и создать механизм судебных приказов и иных способов, имевших целью освобождение от ответственности (в отличие от денежных возмещений по общему праву). Английский канцлер, почти неизменно являвшийся высокопоставленным церковным должностным лицом, следовал каноническо-правовой процедуре, которая была также французской королевской процедурой, — процедуре вызова свидетелей в суд под угрозой штрафа и допроса их под присягой.

С точки зрения задачи упорядочивания общественных отношений справедливым является вывод, что французская система королевского права не могла быть во Франции столь эффективной, какой была английская система королевского права в Англии, частично потому, что французский король должен был управлять в четыре или пять раз большим населением, чем в Англии, которое была рассредоточено в гораздо активнее соперничавших между собой политических образованиях.

Больший смысл имеет вопрос о том, хорошо ли подходила система королевского права, разработанная в эпоху французских королей XII—XIII вв., для максимального усиления их способности предотвратить беспорядки в обществе, или для них было благоразумнее создать систему королевского права, более походившую на английскую. Филипп-Август построил свою систему бальи частично по образцу английских шерифов и разъездных судей, но при Людовике IX развитие апелляционной юрисдикции парижского парламента и связанной с ней сложной и разработанной письменной процедуры в конечном счете уменьшило роль общественного участия и привело к появлению особого класса ученых юристов, с течением времени отдалявшегося от населения и становившегося все более и более коррумпированным.

Но и здесь нельзя оценивать то, что было сделано при Людовике IX, мерками того, что произошло при Людовике XIV. Что касается XII и XIII столетий, то представляется правильным вывод, что господствовавшая во Франции система королевского права по сравнению с той, что имела место в Англии, была в высшей степени эффективным инструментом упорядочивания королем экономической и социальной жизни страны, и если она была менее эффективна в борьбе с преступностью, то это, по-видимому, объяснялось тем, что юрисдикция по уголовным делам во Франции была менее централизована, чем в Англии, в большей степени находилась в руках герцогов, графов и других феодалов, а также городских сообществ, что вовсе не было неизбежно негативным явлением.

Эффективность французского королевского права в XIII столетии опиралась на тонкое сочетание в нем местных обычаев и юридической ученостью и разработанную в нем процедуру использования правовых знаний в толковании местных обычаев. Применение правовой процедуры и правовой научной подготовки к местным обычаям создало совокупность французского обычного права, действовавшего как мощная объединительная и образовательная сила.

Под "местными обычаями" имеются в виду различные обычаи многообразных местностей, городов и поместий, графств, феодальных доменов, герцогств и других политических образований, из которых состояла Франция. Имелось относительно небольшое число обычаев Франции как страны в целом, например обычаи, относившиеся к центральной власти, по поводу наследования короны, а также общие местные обычаи, такие как ограничение прав мужа распоряжаться собственностью жены в течение их брачной жизни.

Несмотря на растущее число ордонансов, имелся также незначительный объем материального статутного права Франции как целого, французское статутное право большей частью было процессуальным. Однако тот факт, что в королевских судах Франции дела чаще всего решались на основе местного обычая, не означает, что королевские суды не играли никакой роли в формировании этого обычая.

Напротив, королевские суды, включая парламент Парижа, и иногда сам король, не признавали какие бы то ни было "плохие" обычаи и принимали только "разумные". Здесь они использовали полномочие истолковывать обычаи, чтобы привести их в соответствие с разумом. Таким образом, можно говорить об общем обычном праве Франции в целом, состоящем из разнообразных обычаев, действовавших в различных местах, и интерпретировавшихся и формировавшихся королевскими судами.

Утверждение, что Франция управлялась общим обычным правом, не означает отрицания того, что очень многие французские юристы и судьи получили образование на основе римского права. Не означает это и отрицания, что в некоторых областях Франции, прежде всего на юге, римское право в определенной степени сохранилось с домеровингских времен. Но имелись два различных вида римского права. Первый вид — то римское право, которому учились юристы и судьи, — был правом текстов Юстиниана, заново упорядоченных, переосмысленных и заново оцененных учеными юристами в университетах (включая университет Монпелье, основанный в XII в., и университет Орлеана, основанный в XIII в.).

Римское право университетов было идеальным правом, а не изданными в законодательном порядке кодексами, статутами или другими формами позитивного права. Оно являлось совокупностью правовых понятий и принципов, с помощью которых могли быть отобраны и истолкованы действовавшие нормы обычного и законодательного права. Второй вид римского права, сохранившийся, особенно в Южной Франции, с домеровингских времен, состоял из разбросанных римских правовых понятий, норм и процедур, сохранившихся в народном сознании в течение столетий, некоторые из которых вошли в последующие германские кодификации (например, вестготские и лангобардские) и в указы и другие акты правителей. Это "вульгарное римское право", как его часто называют, само стало обычным правом. Изучавшееся в университетах римское право, напротив, было не столько правом в смысле общеобязательных норм, сколько правом в смысле способов правовой аргументации.

Изучавшееся в университетах римское право было особенно полезно при определении того, какие обычаи были "разумными" и какие "плохими". Каноническое право церкви в этом отношении давало важные ориентиры. Именно каноническое право впервые стало проповедовать необходимость отличать разумные обычаи от неразумных. Каноническое право даже проповедывало необходимость различать между тем, что приемлемо, и тем, что неприемлемо, в самом римском праве. Канонические принципы интерпретации обычаев, как правило, применялись как критерии оценки римско-правовых норм и понятий.

Во французских королевских судах XIII в. существование обычая могло доказываться множеством способов по усмотрению судьи. Судья мог заявить, что он лично знает обычай, поскольку сам применял его в каком-либо предшествующем аналогичном деле, называвшемся "прецедентом". Он мог проконсультироваться с непрофессиональными советниками, помогавшими ему в суде. Он мог вызвать группу людей, знавших обычай: группу духовных лиц для установления обычая города, группу моряков для установления обычая порта. Наконец, в соответствии с процедурой судья мог созвать 12 знающих людей и попросить их сообщить через их представителя свое мнение о существовании конкретного обычая или обычаев.

В XIII в. король иногда сам вмешивался в качестве выразителя "общего блага для всех", беря на себя роль председательствующего в дискуссии знатоков по поводу спорного обычая и объявляя или излагая на бумаге свой вывод. Говоря словами французского юриста XIII столетия Филиппа де Бомануара, "король должен уважать обычаи своего государства и следить за тем, чтобы их уважали другие". Неразумный обычай должен быть "отброшен". В то же время, однако, король мог предоставить "привилегии" некоторым лицам или группам, которые противоречили обычаям и освобождали от подчинения им на основе права справедливости, т.е. в качестве исключения. Так, король предоставлял привилегии "вопреки общему обычаю" некоторым церквам, городам, гильдиям, крестоносцам и другим социальным субъектам.

Наконец, если обычай являлся неудовлетворительным не просто в применении к конкретному лицу или группе, по отношению к которым должно быть сделано справедливое исключение, но и в более общем плане, так что он нуждался в изменении, король мог издать новый статут или предписание, пересматривающие обычай. Теория сэра Генри Мэна, согласно которой в истории права имеет место движение в направлении от права справедливости к законодательству, находит подтверждение в средневековой французской практике, которая сама выводилась из теории канонистов, санкционировавшей изменение обычая на основе права справедливости и обобщение последнего с помощью статута.

Однако фактически во Франции было относительно мало новых статутов или предписаний, менявших старые обычаи, и совсем мало привилегий, предоставлявших исключения из старых обычаев. Обычаи, признанные королевскими судами неудовлетворительными, большей частью либо отвергались как "плохие", либо истолковывались заново, чтобы сделать их "разумными". Фактически норма разума и совести была встроена в обычное право.

Таким образом, французское королевское право XIII в. было, с одной стороны, гораздо более связанным с наукой, чем английское королевское право, в том смысле; что во французской системе имелось гораздо больше ученых судей и адвокатов, однако влияние на него королевских статутов было меньшим. С другой стороны, оно было более многообразным в том смысле, что не существовало какой-либо значительной совокупности единообразных обычаев, применимых во всей Франции, однако имелась большая совокупность "общего права" в смысле общей совокупности процедур и принципов, применявшихся королевскими судами на территории множества политических образований, составлявших французское королевство.