Отправлено: 10.07.13 10:25. Заголовок: Но я утешен мнением ..
Но я утешен мнением молвы, что все-таки убит он на дуэли...
Белла АХМАДУЛИНА
Традиция решать споры в поединке существовала с незапамятных времен. Сочинители XVI в. — времени наибольшего распространения дуэли — возводили этот обычай к поединкам библейских Давида и Голиафа, Гектора и Ахилла у Гомера, Горациев и Куриациев Тита Ливия. В варварских государствах раннего средневековья судебный поединок утверждался как одна из разновидностей ордалий — испытания Божьим судом, наравне с ношением раскаленного металла или прохода под полоской дерна, которая должна остаться невредимой. Считалось, что победа одерживается не силой оружия, а могуществом правды: сам Бог осуждает виновного и помогает правому...
В ХI—ХII вв. Божий суд прочно укоренился в местных записях обычного права, к нему прибегали не только миряне, но и духовные лица, например, в спорах за церковное наследство. В ХIII—ХIV вв. французские короли не раз пытались запретить или максимально ограничить подобную практику. Так, в 1306 г, Филипп Красивый обнародовал ордонанс, согласно которому судебный поединок мог быть разрешен только самим королем или Парижским парламентом, причем исключительно по уголовным делам и при следующих условиях.
1. Преступление должно быть тяжким (государственная измена, убийство, изнасилование, клятвопреступление и т.д.), предусматривающим в качестве наказания смертную казнь. 2. Для обвинения конкретного лица должны быть серьезные основания, а само преступление (наличие трупа, явного ущерба и т.п.) — должно быть очевидным. 3. Должны существовать противоречия в доказательствах, если виновность полностью доказана, то оправдываться при помощи поединка недопустимо.
На поединок нельзя было вызывать духовное лицо, старика или калеку, но при согласии на «Божий суд» те могли выставить вместо себя так называемого «заместителя» или «защитника». Некоторые представители духовенства специально содержали таких «профессионалов».
Смерть или тяжелое ранение одного из участников поединка еще не были ни его целью, ни формой удовлетворения истца или ответчика (сатисфакции).
Поражение лишь служило решающим доказательством вины и предполагало дальнейшее наказание в соответствии с тяжестью содеянного. Имя побежденного покрывалось позором и бесчестьем согласно установленному ритуалу.
Помимо судебного существовал и военный поединок — иногда совершенно беспощадный бой, где, случалось, побежденного добивали, хотя выкуп брали всё же еще чаще. Это больше соответствовало корпоративному духу (все рыцари — братья) и приносило вполне ощутимую материальную выгоду. Так, выкуп за французского короля Иоанна Доброго, взятого в плен в битве при Пуатье (хотя и не на поединке), составил астрономическую сумму и навсегда обогатил рыцарей, захвативших самую крупную добычу XIV в.
Во время Столетней войны между французскими и английскими рыцарями часто происходили столкновения один на один и настоящие сражения между равными по числу участников отрядами.
Практиковался совершенно особый вид рыцарского поединка, который может быть назван «спортивным». На турнире он служил демонстрацией воинской доблести, был средством добиться славы и благосклонности прекрасных дам.
Появление и распространение огнестрельного оружия наравне с развитием судебной системы отодвинули судебные, военные и турнирные поединки в прошлое.
Немалую роль в этом процессе сыграла нелепая гибель французского короля Генриха II в 1559 г. Тупое и, казалось бы, безопасное копье его турнирного противника согнулось, упершись после удара в защитное снаряжение, и сломалось пополам. Острый обломок, оставшийся в руках невольного убийцы проник сквозь щель забрала и смертельно ранил рыцарственного монарха.
В то же время в Западной Европе появляется и обретает широкое распространение новый вид поединка — дуэль. Родина дуэли — Италия, где в среде городского патрициата, стремившегося во всем уподобиться старой элите — дворянству — распространились гипертрофированные представления о чести и способах ее защиты.
Для молодых знатных итальянцев средством отмщения мнимых и настоящих обид всё чаще становился бой с оружием в руках, правила которого были весьма далеки от рыцарских. Итальянцы называли его «поединком в кустарнике» или «схваткой хищников».
Первое название указывало на уединенность места, где происходило «выяснение отношений»: эти поединки обычно устраивали в небольших перелесках.
Второе название отражает суть такого боя: драться до смерти и без пощады.
Противники встречались без свидетелей. Никакого защитного снаряжения не предусматривалось: дуэлянты вооружались лишь шпагой и «дагой» (кинжалом для второй руки). Впрочем, не возбранялось и обматывать руку плащом, чтобы защищаться от рубящих ударов. Ситуация, где каждый «прошедший» удар или «туше» мог стать смертельным, не предполагала проявлений куртуазности и излишнего благородства.
Лучшими учениками итальянцев стали французские дворяне и военные, познакомившиеся с дуэлью во время Итальянских войн (1484—1559).
Они и привнесли в такой поединок некоторые новшества, в том числе участие секундантов. Те, с одной стороны, следили за соблюдением правил, но могли и вмешаться в столкновение. Ссора двух заносчивых дворян по пустяковому поводу могла теперь перерасти в настоящее сражение, в котором иногда участвовало по дюжине человек с каждой стороны.
Свойственные армии гордость за знамя и дух товарищества по оружию не только сплачивали, но и разъединяли.
Маршал Вьейвиль писал, например, в своих мемуарах, что после снятия испанцами осады с города Меца французы были настолько воодушевлены победой и так горды собой, что «ежедневно сражались на шпагах в тавернах или прямо на улицах из-за споров по поводу того, кто из них проявил больше доблести и оказал большую услугу своему королю. Иногда это были капитаны, отстаивавшие честь своих солдат, но чаще солдаты сражались за своих капитанов. За неделю случалось как минимум пять или шесть подобных ссор при полном пренебрежении военной дисциплиной и отсутствии уважения, с которым надлежит относиться к оружию».
Хоть как-то регламентированный поединок давал выход «пару» и — до известной степени — устраивал командование: пусть лучше дерутся двое в честном поединке, чем ссора, когда на помощь сбегаются друзья, родственники и земляки.
Кроме того, признание поединков по правилам приносило дворянству определенное удовлетворение, поскольку в войнах XVI в. рыцарский кодекс был уже предан забвению, а понятие «дворянская честь» становилось всё более и более невостребованным.
Несмотря на меры властей и запреты Церкви, получившие окончательное оформление в решениях Тридентского собора, из Италии дуэль быстро распространилась по всей Западной Европе. Католическая Церковь осуждала ее за сметные грехи убийства и самоубийства одновременно, а также гордыни и гневливости.
Впрочем, точно таким же запретам и с тем же неутешительным результатом прежде подвергались турниры.
Особенно широко дуэль распространилась во Франции в период гражданских войн и Фронды. По завершении Итальянских войн без определенных занятий осталось множество дворян и военных, склонных к агрессии и привыкших решать споры с помощью оружия. Из укромных мест дуэль перекочевала на улицы и площади городов и в залы дворцов, включая королевский, в городские предместья. Дуэль быстро вошла в моду, как в столице, так и в провинции. Дрались все — от профессиональных солдат-простолюдинов и студентов университетов до дворян и титулованных особ. Участие в поединке стали считать хорошим тоном, для молодых дворян он стал своего рода экстремальным спортом, опасным развлечением, способом обратить на себя внимание.
Только за 20 лет правления Генриха IV (1589—1610) на дуэлях, по подсчетам современников, погибло от 8 до 12 тысяч дворян (нынешние историки доводят этот счет до 16 тысяч). За это же время участникам столкновений было выдано 7 тысяч королевских «прощений». Подобные акты милосердия не были бесплатными, и, требуя надлежащего нотариального оформления, принесли короне около 3 млн. ливров золотом.
Стоит ли удивляться снисходительности монарха к «слабостям» своих верных защитников?
Несколько позже, во время Фронды (1643—1654), герцог Антуан де Граммон, маршал Франции, насчитал 940 убитых дуэлянтов, которые были ему известны лично.
Одному Богу известно, сколько таких смертей случилось на самом деле: родственники и друзья погибшего, не говоря уже об убийце, были заинтересованы в сокрытии самого факта дуэли, так как для ее участников возникали угрозы отлучения от Церкви, конфискации имущества, изгнания и т.п.
Четких дуэльных правил не существовало, да и не могло существовать по причине полного исключения этого явления из общепринятого законодательства. Предписания рыцарских трактатов действовали только в теории, поскольку военный или дворянин, читающий книги, был скорее исключением, нежели правилом.
Для этих людей, по выражению одного из современников, пером служила шпага, чернилами — кровь их противников, а бумагой — их тела. И всё же постепенно складывался некий неписаный кодекс, регулировавший «силовые конфликты» между дворянами.
Если представитель этого сословия считал, что его чести или чести его близких нанесен урон, то он мог послать обидчику письменный вызов (картель) либо передать его устно: как лично, так и через секунданта. С 1570-х гг. дело всё чаще обходилось без особых формальностей, а промежуток между вызовом и поединком мог измеряться несколькими минутами.
Дуэль, следующую сразу за оскорблением и вызовом, пока еще не остыли страсти, общественное мнение расценивало как более благородную, чем отложенный на какое-то время поединок, который можно предотвратить доводами рассудка.
Повод для вызова мог быть самым незначительным — «уместиться на лапке мухи», как писали современники о дуэли барона Луи де Клермон де Амбуаз де Бюсси. Однажды он дрался, поспорив о форме узора на шторах. Франсуа де Монморанси-Бутвиль вызвал человека только за то, что одна дама назвала того более ловким, чем он. Дуэли, продиктованные соперничеством в любви, чаще всего являлись заурядной местью отвергнутого претендента. Вызов мог получить и счастливчик, удостоенный должности, награды, большей части наследства или имущества.
Дрались из-за места в церкви, на балу или королевском приеме, поспорив, чья охотничья собака лучше, чьи земли плодороднее. Мотив и повод не различались. Честь дамы, например, следовало отстаивать всегда, «какой бы шлюхой она ни была». Поводом, а иногда и средством добиться желаемой дуэли могла послужить определенная манера поведения. Враждебные намерения демонстрировали рукой, «положенной во время разговора на эфес шпаги или рукоять кинжала»; жестом, имитирующим извлечение шпаги из ножен; резким движением в сторону собеседника, приближением вплотную, лицом к лицу.
Аналогичную роль играли специфические манипуляции с предметами одежды: поворот шляпы вперед или назад, наматывание плаща на левую руку и т. д.
Формальным поводом для дуэли, как правило, служило обвинение во лжи. Дворянин, чья честь была задета, мог без обиняков направить обидчику свой вызов, но при этом терял право выбора оружия: по традиции оно принадлежало вызов получившему.
Часто, чтобы сохранить это право за собой, обиженный вместо вызова отвечал обвинением во лжи и клевете. На этом прелюдия заканчивалась. Оскорбленный объявлял вызов и назначал место и время встречи, обидчик выбирал оружие. Оно должно было быть абсолютно идентичным по длине, весу и прочим параметрам, хотя именно это «равенство стартовых возможностей» могло обеспечить одной из сторон вполне ощутимое преимущество.
Очень многое зависело от умения и ловкости секундантов: сославшись на прецеденты и тонкости правил, они могли настоять на выборе оружия, выгодного для их поручителя. По свидетельству выдающегося юриста того времени — Этьена Паскье, даже адвокаты не изобретали столько уловок в судебных процессах, сколько их придумывали дуэлянты, чтобы выбор оружия принадлежал именно им.
Первые дуэльные правила не особо ограничивали противников; они допускали использование бросков и захватов, удары ногами и руками, — словом, весь арсенал уличной драки. Впрочем, крайне подлым считалось бросать в глаза противнику землю или засыпать ему рот песком во время борьбы «в партере», т.е. лежа.
Постепенно дворянские представления о благородстве проникли и в дуэльный кодекс. Теперь победа могла достигаться только посредством оружия, поскольку удар «голой рукой» бесчестит дворянина. Знати не пристало драться как каким-то мужланам. Безусловно запрещался захват чужого клинка.
Фехтование как искусство, основанное на комбинированных приемах и определенной тактике боя, зародилось лишь в конце XVI в., когда качество и вес клинкового оружия позволили производить с ним сложные манипуляции, отражать и наносить точные удары. Особого совершенства фехтование достигло в Италии: тамошние учителя долгое время считались лучшими и открывали свои фехтовальные залы по всей Европе. Они учили хладнокровно наносить удары по жизненно важным органам и конечностям, дабы убить или серьезно покалечить противника. В смертельной схватке оставалось немного места для условностей или сложных ограничений. Останавливать бой после того, как одному из участников нанесли легкое ранение, было принято далеко не всегда. Нередко погибали оба дуэлянта.
Самым распространенным оружием являлась шпага, дополненная дагой в другой руке. Считалось, что дворянин должен использовать то оружие, которое находилось при нем в момент вызова и которое он имел право носить вне службы. Кинжал мог быть заменен, как уже говорилось, плащом или второй шпагой; договаривались о поединке либо только на шпагах, либо только на кинжалах. Дрались обычно без всякого защитного вооружения (кольчуги, кирасы), зачастую без камзолов и колетов, которые сковывали движения: в одних рубашках или обнаженными по пояс.
Излюбленным местом дуэлей дворян были улицы и площади городов, парки и городские предместья, пустыри, например знаменитый по романам Дюма Пре-о-Клер — пустырь возле аббатства Сен-Жермен де Пре в Париже.
С ужесточением мер властей против дуэлей (особой нетерпимостью отличались парламенты Парижа и Тулузы) поединки переместились в укромные места, подальше от глаз случайных свидетелей. Происходили они обычно днем; ночная дуэль допускалась в закрытом помещении при факелах или свечах, но не при свете звезд и луны.
Если картель передавал друг вызывающего, то он становился секундантом. Допускалось и его участие в поединке. Одновременно он являлся гарантом чести вызвавшего, т.е. ручался, что в указанном месте ждет дуэль, а не засада. Это не было простой формальностью: некий виконт де Тюренн, например, направляясь на «поле чести», попал в руки наемных убийц и чудом избежал смерти, получив 12 тяжелых ранений. А кузены де Лангони погибли, встретив на месте дуэли целый конный отряд. Поэтому, если вызов передавался через лакея или слугу, получивший его имел полное право или отказаться от поединка, или самому назначить его место.
Вооруженное выяснение отношений требовало очевидной и недвусмысленной победы. Щадить противника не считалось «хорошим тоном», а сдаться или принять жизнь как милость от победителя было унижением. Как правило, дуэль заканчивалась смертью или тяжелым ранением одного из противников. Допускалось убийство упавшего и обезоруженного. Мало кто проявлял благородство и позволял противнику поднять выбитое оружие, подняться после падения или получить помощь при ранении. Если в дуэли участвовали секунданты, то тот, кто уже разделался с противником, имел право прийти на помощь товарищам.
Такая жестокость во многом определялась не моралью, но горячкой схватки, когда близость смерти психологически освобождает человека от умеренности при благоприятных для него обстоятельствах.
После окончания боя победитель должен был забрать оружие противника, особенно если тот был только ранен или признал свое поражение: это и трофей — свидетельство победы, и гарантия того, что проигравший не вонзит оружие в спину.
В 1559 г. молодой и честолюбивый Ашон Мурон, племянник маршала Сент-Андре, поссорившись на охоте в Фонтенбло с капитаном Матасом, выхватил шпагу и прямо в лесу принудил того к поединку. Старый вояка, пожалев юнца, ограничился тем, что выбил у него из рук оружие и прочел нотацию о том, что нехорошо нападать на опытных людей, едва умея владеть шпагой. Когда же он, отвернувшись, стал садиться на коня, взбешенный Мурон нанес ему удар в спину. Дело замяли, учитывая родственные связи Мурона. В светских салонах не столько порицали предательский удар, сколько недоумевали по поводу неосмотрительности капитана.
Особого рассказа заслуживает трагическая судьба графа Франсуа де Монморанси-Бутвиля, который дрался с пятнадцатилетнего возраста. Ко дню гибели на его счету было как минимум 22 дуэли, причем всякий раз он демонстрировал полное пренебрежение не только к законам человеческим, но и к Божеским.
В 1624 г. Франсуа дрался с графом де Понтжибо в день Пасхи, несколько раз сражался и в Христово воскресенье, в том числе и 1 марта 1626 г., в день, когда король подписал очередной эдикт против дуэлей. При этом Бутвиль отличался благородством, граничившим с ребячеством.
Перед дуэлью он и его противник — Понтжибо, ожидая, пока заточат кинжалы, забавлялись прыжками, играя в чехарду.
Ночь накануне поединка с графом Фориньи Бутвиль провел под одной крышей с противником и даже спал с ним под одним одеялом. Причиной поединка стала пустячная ссора между их друзьями. Хотя дуэлянты явно симпатизировали друг другу, Фориньи был убит.
В схватке с Ле Контура Бутвиль не воспользовался падением противника, и позже они стали друзьями. Сражаясь с де Люпом, он удержал своего секунданта, подоспевшего к нему на помощь, от смертельного удара.
Роковая для Бутвиля дуэль состоялась на Королевской площади 12 мая 1627 г. Вместе с кузеном, графом де Шапель, который выступал в роли секунданта, он бился против де Беврона и барона Генриха де Клермона д’Амбуаз де Бюсси. Бутвиль продемонстрировал свое полное превосходство во владении оружием и, добившись от побежденного извинений, заключил того в объятья. Он заявил, что скорее умрет сам, чем убьет столь достойного человека. Де Шапель к тому времени уже отправил на тот свет де Бюсси.
Мало того, что дуэль происходила днем на многолюдной площади в присутствии зевак, она случилась накануне праздника Вознесения. Это, видимо, переполнило чашу терпения тогдашнего правителя Франции — кардинала де Ришелье.
Казнью дуэлянтов — представителей двух знатнейших родов — он, по собственным словам, намеревался «перерезать горло дуэли». Хотя большинство дворянства требовало помилования, Ришелье был неумолим. Бутвиль и де Шапель взошли на эшафот. Беврон спасся бегством из Парижа.
Демонстративная казнь не дала ожидаемого эффекта. Уже в следующем году при осаде Ла-Рошели офицеры, не колеблясь, прибегли к привычному способу выяснения отношений. Общество и далее оставалось терпимым к этому «благородному преступлению».
Монархам пришлось считаться с его мнением: короли почти всегда прощали дуэлянтов, даже когда дело заканчивалась гибелью или увечьем.
Людовик XIV, чье законодательство предусматривало за поединки, особенно между военными, самые жестокие наказания, изгонял из своего личного полка офицеров, которые отказывались от участия в поединке, предпочитая чести закон и дисциплину. Сам «король-солнце» во время войны за Испанское наследство послал (неизвестно, насколько серьезно) формальный вызов императору Леопольду.
Впрочем, со временем дуэль стала быстро «вырождаться», всё больше обретая черты театрализованного представления», рассчитанного на публику. Когда в марте 1778 г. два принца крови — граф д,Артуа и герцог Бурбон, появились в ложе Оперы после дуэли в Булонском лесу, зал устроил им овацию.
Одновременно смягчалась и опасность смертельного исхода, и в XIX — начале XX в. дуэль даже стала своего рода модой не только в среде армейских офицеров и отпрысков дворянских фамилий, но и у юристов, журналистов, литераторов и политиков. Репутацией заправских дуэлянтов пользовались Ламартин, Кавеньяк, Жорес и Клемансо; в Бурбонском дворце к услугам депутатов парламента были фехтовальный зал и учителя фехтования. Нередко прения в зале заседаний заканчивались поединком. Дуэль уже самим фактом ее проведения была призвана дать сторонам сатисфакцию, позволить им «сохранить лицо». Именно на такой основе формировалось позднее представление о «благородном поединке», ставшее при посредстве художественной литературы достоянием общества.
На самом деле практика подлинной дуэли XVI в. была весьма далека от ее приукрашенного в романах облика, утверждая приоритет силы в ущерб закону и порядку.
Ин-т всеобщ. истории РАН; МГУ им. М.В. Ломоносова. - М.: Наука, 2008, с. 177-194
Между второй половиной XVI и первой четвертью XVII в. во французском обществе, то ослабевая, то нарастая, не прекращалась дискуссия о праве дворянства на благородный поединок — дуэль. В этой дискуссии столкнулись две идеи: идея торжества королевской власти, закона, правосудия и государственной целесообразности над столь явным и вызывающим "пережитком" дворянской вольницы, как смертоубийственный поединок, и идея существования дворянского кодекса чести, следование заповедям которого благородный человек должен предпочесть своему долгу законопослушного верноподданного. Безусловно, в этом смысле то была только часть идеологического конфликта между формирующимся французским абсолютизмом и дворянством, пытающимся сохранить свои сословные привилегии, права и, в конце концов, самоидентификацию, в основе которой во многом лежали средневековые этические нормы и идея рыцарства.
Идеологическими противниками дуэлей, в первую очередь королевскими юристами, осуждалось понимание дуэлянтами природы чести как качества, независимого от воли монарха и стоящего выше интересов отечества, законов государя, естественного желания сохранения жизни и материальной выгоды . В этом усматривали угрозу не только общественному порядку, но и государству в целом: предназначение и честь дворянина в том, чтобы служить королю, а не поступать против его приказов . Дуэль — это неповиновение монарху, а следовательно, мятеж против своего государя. Некоторые авторы вовсе отказывали дворянству в праве на какую-то особую честь, ибо для человека нет высшей чести, чем быть настоящим христианином (как писал Бертран де Лок: "Хочешь жить с честью? Живи как христианин" 3). Наиболее частые и общие эпитеты, употребляемые авторами антидуэльных трактатов рядом со словами "честь" и "доблесть" дворян и военных, — "ложные" (fauses) и "пустые" (vains). Первое, что их не устраивало в том, как понимали эти качества благородные особы — они полагали себя единственной категорией лиц, обладающих честью, отказывая в этом магистратам и прочим людям длинной мантии . Второе: дворянством отрицалось происхождение чести от государя. По мнению многих юристов того времени, например Габриэля де Треллона, честь должна подчиняться государю и его правосудию . И если люди шпаги ошибочно полагают, что такая честь — это скорее честь философа, клирика и человека длинной мантии, то им следовало напомнить, что защищать родину, государя и веру — их обязанность . Доблесть служит нравам, нравы служат законам, законы служат государству, и не может быть честью и доблестью то, что идет во вред государству .
Соответственно этому, юристы отказывали дворянству в праве на особый порядок разбирательства дел чести и в случае оскорбления требовали от дворян обращения к обычному судопроизводству. Дуэль была абсолютно чужда идеологии зарождавшейся государственной бюрократии. Она навязывала дворянству собственный идеал чести — чести служащего, обязанного монарху своим положением, должностью, а следовательно, и честью. Дворянству шпаги отводилась роль чиновников, занимающих военные должности, чей долг — быть готовыми умереть за религию, родину, короля и магистратов, т.е. гражданских чиновников 8. В среде королевской бюрократии рождается новый идеал дворянина — верноподданного, религиозного и смиренного служащего, покорного воле монарха и не имеющего иных интересов, кроме интересов государства.
Подобное понимание социальной роли дворянства и чести было несовместимо с дуэлями. Ведь вопрос чести имеет личностный характер, только сам дворянин способен защитить и восстановить свою честь. То, что для дуэлянтов честь дворянина не зависит от короля — верховного правителя, для бюрократии было опаснее, чем смертельный характер поединков. Именно поэтому обычная стычка со смертельным исходом преследовалась и каралась куда менее строго, чем пусть бескровная, но назначенная по всем формальным правилам дуэль. То, что кодекс чести ставится дворянством выше, чем публичная власть, расценивалось как настоящий мятеж. Дворянство оставалось высшим привилегированным сословием, из которого монархия в первую очередь рекрутировала административные и военные кадры, воспринимая дворянство как свою основную социальную опору. Строптивость дуэлянтов была опасна не сама по себе, а как идеология, заражавшая все дворянство в целом духом независимости и исключительности, поскольку дуэль — это еще и требование сохранения за дворянством права на собственное правосудие, независимое от королевских судов. Более того, если поединок позволяет судить о дворянских достоинствах и благородстве, то признание дворянского статуса определяется наличием доблести и также не зависит от короля, поскольку в случае поединка признание за дворянином его права называться таковым определялось бы не монархом, а всем дворянским сообществом. В этом случае дворянство получало бы право само регулировать свои сословные рамки. Таким образом, признание за дворянством права на дуэли грозило монархии подрывом ее устоев, поскольку примат дворянской чести над интересами монархии служил идеологическим препятствием к созданию нового государственного аппарата, подконтрольного исключительно королю.
В этом конфликте французские монархи оказались между собственным правосудием и собственным дворянством, одинаково нуждаясь и вынужденно считаясь с их интересами. Причем наследники Франциска I стали жертвой политической пропаганды этого монарха-рыцаря. Политика консолидации дворянства на основе возрождения рыцарской идеи стала своего рода идеологическим капканом: представление о монархе как о первом дворянине своего королевства, свято соблюдающем все нормы рыцарской этики и чтящем законы рыцарства, неминуемо вело к тому, что корона в своих взаимоотношениях с собственным дворянством должна была считаться с законами чести благородного сословия и традицией защиты чести в виде поединка, сложившейся во Франции уже к 60-м годам XVI в.
В современной французской историографии подрыв роли монарха в качестве третейского судьи в делах чести своего дворянства связывается с закатом процедуры судебного поединка. К XVI столетию поединок Божьего суда во Франции превратился в крайне редкий театрализованный спектакль, где вмешательство монарха в качестве судьи-арбитра было обыкновением, резко снижавшим значение поединка в качестве экстраординарной судебной процедуры. К тому же вынесение королем заведомо сомнительных и предвзятых решений серьезно влияло на подрыв как авторитета монарха в качестве арбитра, так и самой легитимной процедуры поединка. Классическими примерами таких поединков стали поединок между сеньорами де Сарзэ и де Веньером, состоявшийся 17 февраля 1538 г. в городе Мулене, а также хрестоматийный поединок между Ги Шабо де Жарнаком и Франсуа де Вивон де Ла Шатеньере, прошедший 10 июля 1547 г. Последний поединок некоторые историки видят не только финальной точкой судебного поединка во Франции, но и моментом, начиная с которого французские монархи самоотстраняются от своей роли арбитра в делах чести, отказывая дворянству при своем вмешательстве в дела чести в санкционировании поединков. Дальнейший ход событий во многом был определен началом религиозных войн. У французской короны длительное время не было реальных рычагов влияния на дворянство. Гражданские войны, мятежи грандов, династический кризис, вечное отсутствие денег и войск препятствовали установлению контроля монархии не только над благородным сословием, но и над страной в целом. Парадокс заключался в том, что чем более массовым явлением становилась дуэль, тем труднее было наказать дуэлянтов, поскольку поединок по вопросу чести стал частью благородного образа жизни, делом долга дворянина. Французский король, как первый дворянин своего королевства, не мог пойти против законов чести, не уронив при этом собственного авторитета в глазах своего воинственного дворянства. Кроме того, Франция, ревностно охраняя суверенитет галликанской церкви, отказалась принять постановления Тридентского собора, среди которых был полный запрет поединков, как судебных, так и дуэлей по вопросам чести. В этих условиях инициатива идеологической и законодательной борьбы с дуэлями исходила от королевских юристов и судебных палат, в первую очередь Парижского парламента.
Первыми свою четкую позицию в отношении поединков сформулировали юристы Верховной судебной палаты в Париже. 26 июня 1599 г. было издано постановление Парламента, целиком и полностью посвященное поединкам, которые впервые в законодательных актах были названы дуэлями. В этом постановлении дуэлянты были приравнены к мятежникам, а поединки квалифицированы как преступление против его величества. Эта правовая оценка дуэли полностью порывала с предыдущей традицией, в рамках которой незаконной номинально признавалась несанкционированная дуэль и сохранялось право обращения к королю и его уполномоченным за разрешением на поединок. Таким образом, юристы пошли дальше короля и первыми заняли твердую позицию против дуэлей. Вслед за этим постановлением последовал и королевский эдикт против дуэлей, изданный в апреле 1602 г. В нем дуэль была названа достойным порицания обычаем, существующим "среди некоторых дворян и других наших подданных, чья профессия носить оружие". Поединки были квалифицированы как преступление против его величества, поскольку дуэлянты узурпировали королевское право на суд. Мерой наказания за дуэли была определена смертная казнь и конфискация имущества, при этом судебному преследованию должны были подвергаться и убитые дуэлянты . Однако уже в 1609 г. потребовался новый эдикт о дуэлях, в тексте которого хорошо объяснялось, чем именно вызвана необходимость повторного указа: несмотря на обещанное суровое наказание дуэлянтов, поединки не стали реже и покончить с дуэлью совершенно не удалось . Однако положение Генриха IV требовало от короля большей осторожности во взаимоотношениях как с собственным дворянством, так и с Парламентом, поэтому эдикт, опубликованный в июне 1609 г., был более двойственным по сравнению с предыдущим королевским актом. С одной стороны, в нем было определено, что все дела чести подлежат рассмотрению обычным судебным порядком . С другой стороны, из-за того что дуэли "происходят ежедневно с большим пренебрежением к нашим законам и авторитету, отчего рождаются столь частые беспорядки и убийства", король счел необходимым дать некоторое послабление и в виде большого исключения дозволить обращаться за разрешением на поединок к королю, коннетаблю и маршалам, и если они сочтут это необходимым для защиты чести, такие поединки будут дозволены .
Для правоведов и юристов оскорбление чести было преступлением, рассмотрение которого должно было находиться в компетенции обычного правосудия. То есть судебные власти не усматривали в преступлениях против чести особого характера и не признавали за дворянством права на особую процедуру рассмотрения дел об оскорблении чести благородного лица другой благородной персоной. В этом дворяне, даже весьма далекие от дуэлей, видели прямое ущемление исконных прав своего сословия, они были вправе опасаться дальнейшего наступления королевских юристов на дворянские права и привилегии, в том числе и судебного характера. Дискуссия о дуэлях для многих дворян была только острием полемики о положении во Франции благородного сословия, поэтому появление антидуэльных эдиктов спровоцировало не только возникновение полемических сочинений в защиту легализации дуэлей, но и самый настоящий саботаж этих актов, тем более что применение некоторых законодательных норм на практике было сильно затруднено.
Возможность обращения дворян в случае оскорбления чести в обычный суд осложнялась по целому ряду причин. Во-первых, это означало, что благородные дворяне или военные должны в вопросе чести подчиниться мнению судей — лиц, профессионально не связанных с оружием, зачастую неблагородного происхождения, т.е. тех, кто "не обладает честью". А как могут судить о чести те, кто не знает ее и отказывается признавать неписаные законы дворянского кодекса чести? Дворяне считали лиц неблагородного происхождения неправомочными разбирать дела чести.
Во-вторых, это означало публичную огласку тех обстоятельств дела, которые могли скомпрометировать участников или третьих лиц, что также было недопустимо.
В-третьих, этому препятствовал сам характер судопроизводства: на мнение судей можно было повлиять через могущественных покровителей, друзей или родственников, так что исход судебного процесса мог быть столь же несправедлив, как и результат поединка. Кроме того, судебный процесс требовал немалых средств на оплату услуг адвокатов, щедрые подарки и взятки судьям и свидетелям. Это общеизвестное обстоятельство было едва ли не решающим для дуэлянтов: многие предпочитали пролить собственную кровь, чем заплатить деньги . В этом случае дворянин должен был надеяться только на себя и свою шпагу — его честь зависела только от него самого.
Причины, по которым дворяне отказываются от обращения по делам чести к королю, маршалам или губернаторам, весьма подробно объяснил в своем сочинении Рене де Мену. Первой причиной он назвал длительность этих разбирательств и то, что решения, принимаемые судьями, не адекватны нанесенным оскорблениям: они не способны удовлетворить задетую честь; кроме того, все то долгое время, пока не вынесен приговор, дворяне вынуждены ходить с пятном несмытого оскорбления или подозрения в преступлении или неблагородном деянии. Особенно тяжелым автор считал положение провинциальных дворян, которым для защиты чести рекомендовалось обращаться к маршалам, королевским наместникам и губернаторам . Простому дворянину было затруднительно получить у них аудиенцию и пробиться к ним на прием. Кроме того, столь высокопоставленные лица чаще всего находились не на местах, а при королевском дворе. В свою очередь, поездка ко двору требовала расходов, просто непосильных для большинства дворян, ведь это не только дорожные расходы на дальний путь, но и представительские затраты.
Ведь бедный дворянин, который явился бы ко двору требовать сатисфакции от богатого и знатного сеньора, был бы просто-напросто осмеян за простоту и бедность своей одежды . Тут, как и в обычном судебном процессе, перед дворянином вставал вопрос: разориться и все равно потерпеть поражение от более богатого противника или же положиться на свою шпагу и в этом случае, вне зависимости от исхода поединка, смыть позор оскорбления, доказав свою готовность исполнить долг дворянина.
Что же касается использования в качестве арбитров в делах чести маршалов Франции, то против этого порой выступали и сами юристы. По их мнению, военные, даже столь высокого ранга, сами были приверженцами законов чести, нередко и на их счету были поединки, поэтому они откровенно симпатизировали дуэлянтам и, "примиряя ссору, хвалили вольность и смелость тех, кто шел на поединок". Это в полной мере относилось ко всем судьям трибуналов чести, принадлежавшим к военным: "Маршалы Франции и другие судьи-хранители этого вопроса чести, примиряя стороны, намекают как военачальники, исполненные воинственным духом, что они судят только для того, чтобы удовлетворить закон, и что они не требуют отказаться ни от храбрости, ни от злости, ни, наконец, от других путей, которыми можно получить сатисфакцию".
То, насколько дворянство было не готово отказаться от поединков, хорошо демонстрирует случай, произошедший в 1611 г. вскоре после издания нового указа против дуэлей. Королева Мария Медичи собрала принцев, маршалов Франции, чиновников короны с тем, чтобы те дали совместную клятву отказаться от дуэлей. Эта клятва не была принесена, так как более половины присутствовавших отказались сделать это .
Поединки не прекращались, и в 1613 г. последовала новая королевская декларация. С этого момента королевские эдикты и декларации, а также постановления судебных палат против дуэлей сыплются как из рога изобилия, в них ужесточение санкций в отношении дуэлянтов неизменно сменяется признанием бессилия принимаемых мер, а обещания впредь не выдавать дуэлянтам помилований — новыми прощениями. Королевская декларация Людовика XIII от 18 января 1613 г. запрещает губернаторам и наместникам провинций рассматривать дела чести, для защиты своей чести дворянам повелевается обращаться к обычным судьям и в провинциальные судебные палаты . В той же декларации король впервые угрожает не выдавать более помилований дуэлянтам, отказывается подписывать им помилования любого рода . Жесткость текста этой декларации обманчива. Об этом свидетельствовали и сами современники, и отсутствие реальных процессов над дуэлянтами с вынесением приговора и его исполнением. Королевская декларация от 1 октября 1614 г.: Людовик XIII подтверждает свой отказ от помилований . Королевский патент о соблюдении антидуэльных эдиктов и деклараций от 14 июля 1617 г.: король
вновь напоминает, что не намерен прощать дуэлянтов, однако при этом он выражает обеспокоенность участием в поединках "большого числа персон высокого положения и большого достоинства" — сеньоров и дворян. При этом дуэлянтам помимо принятых ранее определены новые меры наказания.
29 августа 1623 г. король подписывает новый эдикт против дуэлей, в котором вновь (уже в четвертый раз) обещает казнить дуэлянтов и больше не давать никаких помилований за дуэли. Интересны два пункта этого эдикта: в одном король запрещает суверенным судебным палатам выносить решения, расходящиеся с антидуэльными эдиктами, во втором причиной безнаказанности дуэлянтов называется отсутствие свидетелей поединка, препятствующее проведению расследования и наказанию участников . Эти пункты показывают, что помимо королевских помилований дуэлянты избегали наказания прямым воздействием на судебные органы: процесс можно было сначала затянуть, а затем и вовсе закрыть по тем или иным "весомым" причинам. Делалось это не без помощи высокопоставленных покровителей и посредников, и этот факт был отражен в новом королевском акте от 26 июня 1624 г., которым король запрещал сеньорам покровительствовать дуэлянтам и укрывать их в своих владениях и замках .
В феврале 1626 г. последовал новый королевский эдикт. В нем Людовик XIII был вынужден признаться в том, что "некоторые из тех, что имеют честь приблизиться к нашей особе, часто допускают вольность докучать нам, чтобы умерить строгость по разным обстоятельствам", т.е. дуэлянты находят себе защитников при королевском дворе. Король сам сознается в том, что, несмотря на все свои клятвы, подписывал помилования дуэлянтам: "Это привело к тому, что виновные благодаря этой милости и рассмотрению добились наших писем-помилований за дуэли и остались вопреки нашему намерению полностью безнаказанными" . Тем не менее по случаю свадьбы королевы Великобритании и по ее просьбе даруется полное прощение всем ранее виновным в дуэлях. Король вновь клянется в своей решимости покончить с дуэлями и предупреждает дуэлянтов о том, чтобы впредь они более не рассчитывали на его милость, и вводит новые наказания за поединки, среди которых лишение всех дуэлянтов дворянства и исключительно смертная казнь любого дуэлянта, повторно нарушающего эдикты . Секундирование в поединке отныне также должно было караться исключительно смертной казнью . Сохраняя обычный судебный порядок рассмотрения дел чести, король тем не менее сделал важную уступку. В провинциях создавались своего рода трибуналы чести: губернатор мог разбирать ссору между дворянами, привлекая к этому двух-трех наиболее почитаемых в этой провинции дворян .
Тем не менее обещания более никогда не давать помилований дуэлянтам вновь повторились в декларации от 29 мая 1634 г. (в ней заступники дуэлянтов были названы врагами королевской репутации) и королевском письме Парламенту Парижа от 7 декабря 1640 г., в котором объявлялась полная амнистия дуэлянтов по случаю рождения дофина.
Частая повторяемость королевских запретов свидетельствует в первую очередь об их несоблюдении. Современники объясняли логику поведения монарха следующим образом: "Королева-мать начала то, что король Людовик XIII завершил: давать клятву и торжественно брать обязательство не давать никаких помилований дуэлянтам, применять к виновным конфискацию имущества в пользу бедных. По правде говоря, эти меры ни к чему не привели; болезнь не только не исчезла, но и не уменьшилась, поскольку разум тех, кто ставит свою честь выше собственной жизни, уже полностью поглощен только той опасностью, на которую они решились, и их совершенно не заботит риск бесчестья от правосудия, от которого они надеются спастись. И поскольку на такое идут персоны весьма прославленные и любимые, то Его Величество был принужден нарушить свои обещания и даровать им помилование, и с тех пор произошли некоторые убийства".
В 1627 г. Людовиком XIII была предпринята попытка демонстрацией силы и суровым наказанием остудить горячие головы дуэлянтов. 22 июня 1627 г. в Париже на Гревской площади были обезглавлены два дуэлянта, принадлежавшие к знатнейшему дворянскому роду Франции: Франсуа де Монморанси граф де Бутвиль и его
секундант-кузен Франсуа де Росмадек граф де Шапель. Однако казнь Бутвиля не остановила дуэль и не смягчила ее правила. Спустя всего три недели после его казни на дуэли был убит сын поэта Франсуа де Малерба, а несколько месяцев спустя, при осаде Ля Рошели, в лагере королевских войск и дня не проходило без поединков между дворянами . Пример толерантности к дуэлянтам подавал не только король Людовик XIII, который после обнародования указов о дуэлях осмеивал при дворе тех, кто отказывался от поединков . Даже сам кардинал Ришелье, когда дело касалось близких к нему дворян или гвардейцев его личного полка, был склонен прощать дуэлянтов. Так, в 1631 г. кардинал лично примирил двух ранивших друг друга на поединке дворян, порвав при этом попавший в его руки письменный картель, а когда на дуэли был ранен лейтенант его гвардии, Ришелье представил дело как стычку и избавил своего подопечного от наказания .
Наиболее частым наказанием дуэлянтов становилось предание казни их изображений; после этого символического акта правосудие прекращало преследование. После поединка, как правило, дуэлянты, пробыв некоторое время за границей или спрятавшись в отдаленных владениях друзей, родственников или покровителей, спокойно возвращались обратно. И даже если за время изгнания ими не было получено официальное помилование, они жили, нисколько не опасаясь правосудия. Обращаясь к дуэлянтам, Гийом Жоли писал: "Вы, быть может, ответите мне, что, хотя дуэль и непростительна, вы хорошо знаете, как получить за нее помилование, обладая достаточным опытом скрываться и во время вашего отсутствия через посредничество сильных мира сего очаровать слух королей, обуздать правосудие и, если это необходимо, подкупить судей, чтобы умерить их пыл и обезопасить себя от законов".
Разумеется, позволить себе подобное поведение могли далеко не все, а только те, кто рассчитывал на высокое покровительство и власть своих денег: "Судебные палаты вешают, публично предают позору и лишают дворянства несчастных бедняков, у которых нет влиятельных друзей, чтобы защитить их, и слова не говорят другим, богатство и достояние которых позволяет им и более преступные деяния". Позорному поношению и лишению церковных обрядов обычно подвергались остававшиеся на месте поединка тела погибших дуэлянтов; обычно это были незнатные дворяне или солдаты, о которых некому было позаботиться. Преследование живых было редким. Уголовное преследование или вовсе не начиналось, или затягивалось до тех пор, пока дуэлянт не получал помилования, или прекращалось за недоказанностью преступления, переквалификацией дуэли в стычку.
После смерти Людовика XIII (1643) Франция вновь оказалась охваченной внутренней смутой, затянувшейся на пять лет новой гражданской войной, так называемой Фрондой. Утрата страной управляемости привела в том числе и к новому пику роста дуэлей. При малолетнем Людовике XIV в 1643 г. был издан новый эдикт о запрете дуэлей , а в 1644 и 1646 гг. за ним последовали столь же безрезультатные королевские декларации .
Еще в правление Мазарини в 1651 г. был издан новый королевский эдикт о дуэлях, устанавливавший в королевстве трибуналы чести, состоявшие из наиболее уважаемых дворян провинций . От дворян стали требовать официального подписания текста декларации об отказе от дуэлей . Был издан регламент маршалов Франции, в соответствии с которыми трибуналы чести должны были выносить свои решения. По нему в случае, если поединок происходил между дворянином, подписавшим декларацию об отказе от дуэлей, и лицом, не сделавшим это, зачинщиком считался последний. Решения трибуналов чести должны были выполняться прево провинций, вице-бальи, вице-сенешалями и криминальными лейтенантами. Не поступаясь своим запретом на дуэли, "король-солнце" в то же время предложил механизм арбитража, выводивший дела об оскорблении дворянской чести за рамки обычного судебного разбирательства.
В 1679 г. был опубликован новый, весьма подробный эдикт против дуэлей, устанавливавший строжайшую отчетность должностных лиц в провинциях о поединках на подведомственных им территориях, порядок уголовных процедур и санкций в отношении виновных . В литературе XIX в. меры Людовика XIV в отношении дуэлянтов часто характеризовались как драконовские. Однако эти меры предусматривали те же наказания, что и эдикт 1651 г. Современники превозносили "короля-солнце" не столько за жестокость наказаний, сколько за суровость в соблюдении этих эдиктов и неотступном следовании намерению карать дуэлянтов. Казалось бы, это действительно так. Дуэлянты-придворные отлучались монархом от двора, а в 1676 г. король дал согласие на уголовное преследование за поединок двух ближайших друзей своего брата, которые всего лишь обменялись вызовом и были остановлены друзьями на месте дуэли еще до того, как успели скрестить свои шпаги . Официальная пропаганда провозгласила Людовика XIV победителем дуэли, изгнавшим этот варварский обычай из своего королевства. Однако последние исследования судебных архивов показали, что в правление "короля-солнца" за время между 1661 и 1700 гг. был казнен всего... один дуэлянт, да и тот был маляром темного происхождения, убившим конюха. Из оставшихся 36 дуэлянтов, против которых было начато судебное разбирательство, 15 были отпущены на свободу, 14 преданы позорному поношению и казнены в виде изображений, 3 помилованы, наказаны 3 тела погибших дуэлянтов и 1 отпущен до более полного изучения дела . Еще ранее, в 1660 г., Людовик XIV по случаю своей женитьбы даровал полное прощение 218 дуэлянтам . Да и сам Людовик XIV, с одной стороны, сурово наказывал за поединки военных, но когда дело касалось полка его лейб-гвардии, безжалостно изгонял из него тех офицеров, которые отказывались от участия в дуэли, предпочитая ей закон и дисциплину; кроме того, он сам же во время войны за испанское наследство бросил вызов на поединок императору Священной Римской империи Леопольду I . Некоторые современники "короля-солнца" писали, что во Франции в год происходит до 300 дуэлей .
Каков же итог? Дуэль, даже теряя свою массовость, становясь менее смертоносной, все же сохраняется, а в дальнейшем благополучно переживает старый режим, все антидуэльные меры оказываются малоэффективными и редко применяемыми на практике, но в момент окончательного утверждения абсолютной монархии при .Людовике XIV она вдруг совершенно теряет свою актуальность как для властей, так и для самого дворянства. В чем же дело? Видимо, в том, что в этот момент между властью и обществом был достигнут определенный компромисс, в достижении которого идеология чести сыграла важную роль. Победа абсолютной монархии над дворянской вольницей оказалась пирровой: знать подчинилась лишь для того, чтобы стать вечным нахлебником короны. В конечном итоге дворянство сохранило и приобрело больше прав и привилегий, нежели потеряло, не превратилось оно и в служилое сословие. Борьба вокруг дуэлей наглядно демонстрирует этот итог: король сначала теряет роль арбитра вместе с потерей королевской властью своей силы и авторитета, затем корона закрывает глаза на эпидемию дуэлей; как только монархия получает больше контроля над страной — на дуэль наступает закон, новая смута — новый всплеск дуэлей, новые антидуэльные эдикты и санкции, их саботаж знатью, редкие наказания чередуются с массовыми помилованиями, затем, как по уговору, и дворянство, и король забывают о дуэли, — когда поединки случаются, все делают вид, что их нет. На самом деле была как бы негласно установлена граница, которую не переходит знать и за которую не переходит монархия. И эта граница вовсе не в области законов чести, а в области тех благ, которые теперь мог получить двор в обмен на свою лояльность.
Все даты в формате GMT
-2 час. Хитов сегодня: 4
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Отправлено: 10.07.13 03:37. Заголовок: Шпаги наголо- дворяне!
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
